Сергею 41 год, он — инженер-программист из Подмосковья. Значительную часть жизни мужчина живет с одной пересаженной почкой. Он рассказал свою реальную историю борьбы и победы.
Грозный диагноз
По словам Сергея, проблемы со здоровьем у него врожденные. Еще в раннем детстве ему поставили грозный диагноз — гидронефроз.
Гидронефроз — это состояние, которое возникает вследствие нарушения оттока мочи и характеризуется расширением чашечно-лоханочного комплекса почки. Проще говоря, это когда мочеточники неправильно развиваются, и моча, которая образуется в почках, идет по мочеточнику, но вместо того, чтобы попадать в мочевой пузырь и выходить из него естественным путем, она возвращается обратно в почку.
— Мой папа был военным, и мы жили в каком-то отдаленном гарнизоне, когда случилась эта проблема с моим здоровьем. Местные врачи не знали, что делать. Возможно, выход убрать одну почку был на тот момент наилучшим. Кстати, гидронефроз сейчас элементарно лечится, и пациентов с почечной заместительной терапией с такой первопричиной практически нет, — рассказывает Сергей.
В детстве из-за болезни Сергей не раз оказывался в больнице, однако тогда это было для него чем-то рутинным и привычным. Он понимал: есть определенные проблемы со здоровьем, и все.
Все изменилось, когда Сергей пошел получать высшее образование. Началась самостоятельная взрослая жизнь: экзамены, сессии, брак, переезд от родителей… В итоге мужчина в какой-то момент, по собственному признанию, «ощутил себя бессмертным» — и стал немного пренебрегать рекомендациями врачей.
— Не то чтобы во все тяжкие пустился, но где-то подзабил на диету, где-то подзабыл про ежегодные обследования и так далее, — поясняет он.
И в итоге со временем это отразилось на здоровье мужчины.
Борьба за последнюю почку
Сергей поясняет: серьезные проблемы со здоровьем он обнаружил практически случайно, когда они с женой задумались о детях.
— В какой-то момент я сдал анализы крови. Есть такой показатель — креатинин, это уровень степени очистки почками крови. Оказалось, что у меня этот показатель в 6–7 раз превышает нормы здорового человека. Из-за операций, перенесенных в детстве, на рубцах рядом с мочеточником образовалась стриктура (сужение), и моча вовремя не уходила из почки, из-за этого почка увеличилась и стала гибнуть. Я сразу же обратился за помощью к врачам, попал в больницу, и началась борьба за мою оставшуюся почку.
Эта борьба растянулась на 2 года. За 2 года делали различные манипуляции, у меня была жесткая диета, я очень сильно похудел, но, к сожалению, в итоге почка перестала окончательно работать, и мне пришлось идти на заместительную почечную терапию — гемодиализ. Когда почка отказала, я после еды уже мог почувствовать себя очень нехорошо за счет того, что кровь не чистилась, токсины не выводились.
Это было порядка 12–15 лет назад, когда государственная программа гемодиализа еще не была достаточно развита. В тот момент мы жили в Подмосковье. Из нашего города ездила «газелька» с такими же людьми, у кого были такие же проблемы, в Коломну. Приходилось тратить по 3–3,5 часа в один конец три раза в неделю на 4 часа. Все это я совмещал с работой, честно, эти 2 года в моей памяти как один большой провал, настолько все было сжато и в то же время рутинно.
Тогда меня посещали мысли о хрупкости человека, время от времени кто-то умирал, и рядом с нами появлялись новые собратья по несчастью, ведь тогда (в 2008–2010 годы) катастрофически не хватало диализных мест. Было очень страшно, ведь многое должно было удачно совпасть, чтобы таким, как я, помогли.
Помню, перед диализом я был на жесткой диете, а на диализе, когда токсины ушли, набирал с собой бутербродов и наедался прямо во время процедуры, какое же это было счастье!
Увы, диализ накладывал на жизнь множество ограничений. Я не мог никуда поехать с женой, так как был крепко привязан к определенному режиму.
Кстати, в первый год диализа мы поехали в Турцию, и там я оплачивал коммерческий диализ, это был очень интересный опыт. А еще там я купил лекарство, которое позволяло есть то, чего мне нельзя (калийную пищу). А на следующий год после пересадки мы поехали в Прагу, и врач разрешил мне выпить 1 бокал пива и съесть рульку, — рассказывает Сергей.
Вскоре Сергей узнал, что у него есть шанс зажить полноценной жизнью без регулярных процедур:
— Я узнал, что есть возможность встать в лист ожидания в Москве, в Институте трансплантологии и в больнице МОНИКИ и, если появится донор, можно сделать операцию по пересадке. Удивительно, но многие диализники категорически против пересадки и считают ее страшным риском. Для меня вообще не стояло вопроса, делать или не делать пересадку.
Интересно, что сама по себе пересадка, лист ожидания — это не как в магазине: пришел, заказал, и орган появился. Нужно, чтобы были сделаны определенные анализы: на уровень антител, гемоглобин, на генетическую совместимость. При появлении подходящего органа вызываются те кандидаты, у кого наибольшее количество совпадений при типировании. Нужно, чтобы в это время было низкое количество антител, важно не болеть последние 2 недели, даже зубы должны быть подлечены, чтобы в организме не было никаких возможных источников воспаления, ведь после пересадки иммунитет начинает искусственно угнетаться специальными лекарствами.
Наконец мне сделали пересадку. И я стал жить полной жизнью. То есть я перестал быть привязанным к гемодиализу.
После операции Сергею все равно пришлось выполнять некоторые меры предосторожности.
— Я должен постоянно пить лекарства, каждый день по расписанию, по будильнику. Мне нужно ограничивать физические нагрузки и соблюдать различные диеты. Нельзя поднимать большой вес. Когда в 2015 году родилась дочка, я, конечно, первые несколько лет любил носить ее на руках. Сейчас она уже весит 19–20 кг, а мне больше 10 кг вообще желательно не поднимать. Но мы вышли из положения. Если сидеть на диване или на кресле, когда дочка садится на коленки, можно ее обнять, и кажется, что ты держишь ее на руках.
Любой человек, который принимает иммунотерапию вследствие пересадки органов, сталкивается с тем, что его иммунитет понижен. Из-за этого мне лишний раз нельзя пользоваться кондиционером. Когда все ходят в шортах, мне нужно ходить в штанах и футболках с длинным рукавом, если приехал куда-то на юг, то нужно обязательно пользоваться детским солнцезащитным кремом и лишний раз не появляться на солнце. Это обычные ограничения, я к ним уже привык и не обращаю на них внимания.
Про ковид и прививку
Когда стало известно, что вспышка ковида превращается в мировую пандемию, Сергей был начеку. Довольно быстро стало понятно: болезнь особенно опасна для людей с ослабленным иммунитетом. А к ним относятся и те, кто перенес пересадку органа.
— Когда началась пандемия, мы с семьей придерживались жестких ограничений — маски, антисептики, онлайн-заказы через интернет с последующей протиркой пакетов, продуктов и так далее. Первый год нас эта зараза никак не коснулась. Как только стало известно о вакцине, я начал штудировать всю имеющуюся на тот момент информацию.
Я одним из первых стал консультироваться с врачами, у которых я наблюдаюсь, — с трансплантологами, с нефрологами. И первое время мнения сильно расходились, некоторые говорили, что прививаться категорически нельзя, что прививка — это ужасно плохо.
Я был одним из первых, кто решился на прививку. Врач сказал мне, что на данный момент времени он не советует мне прививаться. Тем не менее я поставил вакцину.
Поначалу, конечно же, было страшно, но в целом я понимал, что мои шансы заболеть и получить осложнения гораздо выше, чем получить осложнения от прививки. Ведь на тот момент информации было совсем мало, внешне нормальные и здоровые люди сгорали практически за недели, а хроники, как я, вполне держались. Видимо, тут не последнюю роль сыграла постоянная привычка обеззараживать руки, да и маску носить на улице было не впервой.
Я был первым среди моих родственников, кто пошел на прививку. И потом, глядя на меня, многие мои близкие, у которых есть проблемы со здоровьем, и друзья и знакомые тоже решались, вдохновившись моим примером.
Спустя, наверное, месяца полтора я сдал тест на антитела, они стали расти. Может быть, не в том количестве, в каком хотелось бы, потому что, как мне говорили врачи, из-за иммуносупрессивных препаратов, которые я принимаю, иммунитет работает не в полную силу. Тем не менее какое-то количество антител появилось.
Через какое-то время дочь из детского сада принесла простуду. Мы сразу не подумали, что это ковид, потому что все-таки следим, стараемся. Но через какое-то время сделали ПЦР-тест, он был положительным. У меня три-четыре дня была температура, дней пять я чувствовал, что нет сил даже подняться с кровати, была усталость, слабость. Но при этом я не задыхался, не было сильного кашля. Я во многом связываю это с тем, что я привился — организм оказался знаком с вирусом и боролся с ним нужным образом.
Мне повезло, первый раз я перенес ковид, даже толком не осознав, что это он. Хотя в моменты было очень даже плохо, и до последнего казалось, что это все-таки простуда или грипп. А потом я сдал тест на антитела и — о чудо! — их оказалось чуть ли не 3 500, что является редкостью для таких, как я.
Летом этого года я снова подцепил ковид, около недели были слабость и усталость, ничего не хотелось. Только аппетит тогда был зверский. Самое неприятное последствие — около месяца я не мог избавиться от нехорошего кашля. Делал пару ПЦР-тестов, они были отрицательные, однако сразу после болезни антитела снова поднялись до уровня 3 500 (до этого они снизились где-то за полгода до 1 800).
Сергей уверен: какой бы сложной ни казалась ситуация, сдаваться нельзя:
— Другим я советую прежде всего не опускать руки, не бояться. Любой диагноз, который связан с иммунитетом, — это еще не конец. Всегда есть возможность побороться за себя, за свое будущее, за то, что дорого тебе. Нужно пользоваться любой возможностью пожить.
Доктор Питер
